Андрей Богданов - Русские патриархи1589–1700 гг
Патриарху очевидна высочайшая ответственность его положения: «О всех этих (духовных детях) дам ответ Богу в день правосудия Божиего, если и один из врученных мне погибнет, если умолчу и слова архиерейству моему должного не изреку, какое–либо видя в ком неисправление или самочиние, понеже бесчиния и погрешения умолчу. Говорить перед царями свободноустно и не стыдиться долг имею!»
Такого рода обязательства, ручательство своей душой за всех подданных телесно или духовно, характерно для личностей тиранических и своим величием ослепленных, но Адриан не входил в их число. Он, как ни удивительно это покажется для воспитанника Иоакима, твердо (и вполне канонично) признавал свободу воли не только человека вообще, но человека подданного и пасомого:
«Не послушающие гласа моего архипастырского — не нашего суть двора, не суть от моих овец, но козлища суть, волкохищника (то есть дьявола. — А. Б.) суть. О них же впоследствии вины иметь не буду, потому что долг мой отдал, слово изрек и волю Господню всем возвестил [это и есть мой долг]. Послушаться же, или нет, ваше и иных дело, «слушаяй бо меня Христа слушает, а отметаяйся меня и неприемляй глагол моих», как говорится, «Христа Бога отмещет и не слушает», как сам Христос говорит: «и слово глаголанное от меня, яко судити имать в день судный». Я же чист от погибели не слушающих, ибо не обинуясь, сколько смог, всем сказал».
Дабы способствовать выполнению этой миссии, патриарх поместил в окружном послании 24 увещания ко всем группам российского общества. «Того ради, — писал Адриан, — во–первых царям благочестивым, как помазанникам Господним, также архиереям, архимандритам, игуменам, иереям и монахам, и прочего церковного чина и мирского сословия чиновникам, и всем православным христианам возмнел предложить увещания, нужные ко спасению».
Краткие и вполне каноничные наставления со всей определенностью указывали, «как подобает быть в соединении со святой верой и церковном согласии по восточному благочестию, и учиться закону Господню день и ночь, и творить заповеди его, и любезно друзья с друзьями единоверными жительствовать, и не прельщаться иноверными обычаями».
Архиереев, между прочим, он увещал подавать своим поведением всеобщий пример, неустанно наставлять священников и паству в Божественном писании и бдительно оберегать Церковь от еретических учений католиков, лютеран и т. п. Князей, бояр и вообще всех поставленных «земских судей» Адриан убеждал управлять и судить по Божией правде, осуждать вину и оправдывать невинность невзирая на силу и богатство, ревностно защищать обидимых от обидчиков. В особенности он просил не обижать захватом земельных владений церкви и монастыри, ибо по слову Божиему дом такого обидчика пустеет!
Воинов патриарх наставлял, в частности, слушаться полководцев, а воевод убеждал обращаться с ратниками с любовью, как отцов с детьми. Впрочем, детей Адриан рекомендовал воспитывать не в своевольстве, а в чистоте душевной и телесной, достигаемой любящим отцом побоями и «учащением ран» сыну (по совету Иисуса Сираха). При господстве в московском обществе такого взгляда на родительскую любовь к сыновьям (о биении дочерей я не нашел советов в трактатах XVI—XVII вв. — А. Б.) не следует слишком умиляться увещанию господам кротко и любовно обращаться с рабами (крепостными). Заслуживает внимания совет не отягощать рабов чрезмерными «работами» (оброком и барщиной). Здесь Церковь в лице крупных хозяйств (монастырей и епархиальных владений) реально могла служить примером светским землевладельцам, не столь обеспеченным и обыкновенно более жадным до крестьянского добра.
В окружном послании довольно живо обрисована картина будущей загробной жизни: вечные муки грешников и неизреченная слава немеркнущего света у Престола Господня, ждущая праведников. Это воздаяние от Бога — единственное утешение, обещанное тем рабам, которые будут почитать господ, трудиться для них с усердием и верностью и повиноваться не из страха, но по совести, богобоязненно.
Удивительно, как небольшая деталь столь милостивого и красноречивого окружного послания, деталь вполне бытовая с точки зрения существующей системы социальных отношений, может изменить взгляд на благостную роль доброго патриарха Адриана в «бунташном веке» — столетии первой гражданской войны, крупнейших городских восстаний и мощных взрывов народного гнева, потрясавших до основания основанное на поместно–вотчинном земле–и душевладении государство.
Но оставим эту ложку дегтя в бочке меда патриарших добродетелей и вспомним о царях, которых Адриан, при всей склонности возвысить Священство над Царством, не мог не признать единственными во вселенной защитниками Церкви и гарантами истинного благочестия в соответствии с формулой «Российского православного самодержавного царства», провозглашенной патриархом Иоакимом при венчании на царство Федора Алексеевича (в 1676 г.), а затем Ивана и Петра (в 1682 г.).
Цари не могли не быть образцами для подданных во всей своей жизни и деяниях, в особенности же в публичных отношениях с Церковью. Чрезвычайно резкое осуждение пагубного для православных «блуднического обычая брадобрития» в окружном послании, казалось, задевало юного царя Петра, который, при попустительстве матери, пропадая днями и неделями в Немецкой слободе и водя компанию с еретиками, по общему мнению, уже в это время брился, курил табак и носил западную одежду.
Справедливость требует уточнить, что ни в 1690 г., ни все первые годы своего патриаршества Адриан не имел оснований для столкновения с Петром по поводу этих мелких, но опасных с точки зрения архипастыря западных заимствований. Только в 1694 г., незадолго перед кончиной царицы Натальи Кирилловны, Адриан (по словам генерала П. И. Гордона, передаваемым историком Н. Г. Устряловым) встретил во дворце Петра в иноземной одежде и в присутствии матери начал упрекать государя за неподобающую перемену традиционного платья. Петр вспыхнул и резко ответил Адриану: «Вместо того чтобы заботиться о портных, пекись о делах Церкви!»
Неведомо в точности, когда Петр Алексеевич начал брить бороду; известно лишь, что при жизни матери художники изображали его, равно как и царя Ивана, с бородкой. Отличие «немецкого» платья от «служилого», введенного указом царя Федора Алексеевича, было не слишком велико, а упрек Адриана показывает, что в эти годы Петр еще не завел обычая появляться в «немецком» при дворе, как не было, к слову сказать, публичного табакокурения вне Немецкой слободы.
Громы и молнии, обрушенные Адрианом на брадобритие, немецкую одежду и употребление табака сразу по восшествии на патриарший престол, метили не в юного государя, а в глубокую общественную тенденцию общеевропейской бытовой унификации, особенно среди состоятельных сословий. Так после поражения великого визиря Кара–Мустафы под Веной в 1683 г. и захвата австрийцами огромных запасов кофе по Европе начали победное шествие «венские кофейни»; так османские военные музыкальные инструменты в считанные десятилетия сделались необходимой составляющей симфонических оркестров…
Специальное окружное послание патриарха против бритья бороды и усов [511] интересно именно тем, что новый патриарх выступил против обычая, давно прижившегося при Государевом дворе и в верхах посада. По наблюдениям историка С. М. Соловьева, брадобритие началось у нас еще при Борисе Годунове. При Алексее Михайловиче оно стало обычным при дворе, и только рьяные блюстители «исконного благочестия», вроде протопопа Аввакума, отказывались общаться с придворными модниками в их безбородом «блудоносном образе». Впрочем, богомольный царь поддался нажиму «ревнителей», и в угоду им правительство развернуло служебные преследования за брадобритие и постригание волос; духовные власти отлучали от Церкви даже тех, кто просто имел общение с брадобрийцами [512].
В царствование государя–реформатора Федора Алексеевича «еллинский, блуднический, гнусный обычай, древле многажды возбраняемый, во днях царя Алексея Михайловича всесовершенно искорененный», процвел при дворе вновь. «Паки ныне юнонеистовые, — гремел в специальном «Изглашении» патриарх Иоаким, — начали образ, от Бога мужу дарованный, губить!» Но архипастырь тщетно грозил отлучением всем модникам и даже их друзьям [513]. Обратившись к многочисленным портретам русских придворных времен Федора, царевны Софьи и Нарышкиных, мы почти не увидим бород вовсе нестриженных, зато найдем немало голых подбородков — о, ужас! — у самых ближних к трону, комнатных людей [514].
В этих условиях выступление патриарха Адриана против брадобрития часто толковалось историками как «признак мракобесия и фанатизма, разменявшего существенные нужды паствы на заботу о бороде и платье». Наиболее глубокий биограф Адриана Г. А. Скворцов справедливо заметил, что в условиях серьезной угрозы «самому укладу русской гражданско–церковной жизни, патриарх считал своим долгом пресечь вначале малое, чтобы предотвратить большое». Сам архипастырь в предисловии к первой окружной грамоте указал: «Вижу некие незаконные исповедания и предания ходящие и уклоняющихся в чужестранные некие обычаи, паче же прелести еретической содружествующих и сообщающихся со всеми ними. Что, если в начале, подобно мыши малой, не искоренится, удобно в великое возрастает и, как древо укоренившееся, даже со многими трудами не вырывается» [515].